Противоречие как центральное понятие диалектики

 

Из работы Ф.Энгельса "Анти-Дюринг" (Маркс К., Энгельс Ф. ПСС, т.20, с.122-125)

Для людей с довольно здравым в прочих отношениях рассудком положение «противоречие = бессмыслице и что поэтому оно не может существовать в действительном мире» может казаться столь же само собой разумеющимся, как и то, что прямое не может быть кривым, а кривое - прямым. И все же дифференциальное исчисление, вопреки всем протестам здравого человеческого рассудка, приравнивает при известных условиях прямое и кривое друг к другу и достигает этим таких успехов, каких никогда не достигнуть здравому человеческому рассудку, упорствующему в своем утверждении, что тождество прямого и кривого является бессмыслицей. А при той значительной роли, какую так называемая диалектика противоречия играла в философии, начиная с древнейших греков и доныне, даже более сильный противник, чем г-н Дюринг, обязан был бы, выступая против диалектики, представить иные аргументы, чем одно только голословное утверждение и множество ругательств.

Пока мы рассматриваем вещи как покоящиеся и безжизненные, каждую в отдельности, одну рядом с другой и одну вслед за другой, мы, действительно, не наталкиваемся ни на какие противоречия в них. Мы находим здесь определенные свойства, которые частью общи, частью различны или даже противоречат друг другу, но в этом последнем случае они распределены между различными вещами и, следовательно, не содержат в себе никакого противоречия. В пределах такого рода рассмотрения вещей мы и обходимся обычным, метафизическим способом мышления. Но совсем иначе обстоит дело, когда мы начинаем рассматривать вещи в их движении, в их изменении, в их жизни, в их взаимном воздействии друг на друга. Здесь мы сразу наталкиваемся на противоречия. Движение само есть противоречие; уже простое механическое перемещение может осуществиться лишь в силу того, что тело в один и тот же момент времени находится в данном месте и одновременно - в другом, что оно находится в одном и том же месте и не находится в нем. А постоянное возникновение и одновременное разрешение этого противоречия - и есть именно движение.

Здесь перед нами, следовательно, такое противоречие, которое "существует в самих вещах и процессах объективно и может быть обнаружено, так сказать, в телесной форме". А что говорит по этому поводу г-н Дюринг? Он утверждает, что вообще до сих пор "в рациональной механике нет моста между строго статическим и динамическим". Теперь, наконец, читатель может заметить, что скрывается за этой излюбленной фразой г-на Дюринга; не более, как следующее: метафизически мыслящий рассудок абсолютно не в состоянии перейти от идеи покоя к идее движения, так как здесь ему преграждает путь указанное выше противоречие. Для него движение совершенно непостижимо, ибо оно есть противоречие. А утверждая непостижимость движения, он против своей воли сам признаёт существование этого противоречия, т. е. признаёт, что противоречие объективно существует в самих вещах и процессах, являясь притом фактической силой.

Если уже простое механическое перемещение содержит в себе противоречие, то тем более содержат его высшие формы движения материи, а в особенности органическая жизнь и ее развитие. Как мы видели выше, жизнь состоит прежде всего именно в том, что живое существо в каждый данный момент является тем же самым и все-таки иным. Следовательно, жизнь тоже есть существующее в самих вещах и процессах, беспрестанно само себя порождающее и себя разрешающее противоречие, и как только это противоречие прекращается, прекращается и жизнь, наступает смерть. Точно так же мы видели, что и в сфере мышления мы не можем избежать противоречий и что, например, противоречие между внутренне неограниченной человеческой способностью познания и ее действительным существованием только в отдельных, внешне ограниченных и ограниченно познающих людях, - что это противоречие разрешается в таком ряде последовательных поколений, который, для нас по крайней мере, на практике бесконечен, разрешается в бесконечном поступательном движении.

Мы уже упоминали, что одной из главных основ высшей математики является противоречие, заключающееся в том, что при известных условиях прямое и кривое должны представлять собой одно и то же. Но в высшей математике находит свое осуществление и другое противоречие, состоящее в том, что линии, пересекающиеся па наших глазах тем не менее уже в пяти-шести сантиметрах от точки своего пересечения должны считаться параллельными, т. е. такими линиями, которые не могут пересечься даже при бесконечном их продолжении. И тем не менее высшая математика этими и еще гораздо более резкими противоречиями достигает не только правильных, но и совершенно недостижимых для низшей математики результатов.

Но и низшая математика кишит противоречиями. Таким противоречием является, например, то, что корень из А может быть степенью А, а все-таки А ½= А. Противоречие представляет и то, что отрицательная величина может быть квадратом какой-либо величины, ибо каждая отрицательная величина, помноженная на себя самое, дает положительный квадрат. Поэтому квадратный корень из минус единицы есть не просто противоречие, но даже прямо абсурдное противоречие, действительная бессмыслица. И все же  — 1 является во многих случаях необходимым результатом правильных математических операций; более того,— что было бы с математикой, как низшей, так и высшей, если бы ей было запрещено оперировать с  -1?

Сама математика, занимаясь величинами переменными, вступает в диалектическую область, и характерно, что именно диалектический философ Декарт произвел в ней этот прогресс. Как математика переменных относится к математике постоянных величин, так и диалектическое мышление вообще относится к метафизическому. Это, однако, не мешает тому, что подавляющее большинство математиков признает диалектику только в области математики и что многие из них с помощью добытых диалектическим путем методов оперируют на старый, ограниченный, метафизический лад.

 

 

Из статьи Э.В.Ильенкова «ВЕРШИНА, КОНЕЦ И НОВАЯ ЖИЗНЬ ДИАЛЕКТИКИ. (Гегель и конец старой философии)»

"Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия - критерий заблуждения". Этим дерзким парадоксом возвестила о своем рождении философская система, которой было суждено стать высшей - и одновременно последней в истории нашей науки - попыткой объединить в едином энциклопедическом синтезе все достижения диалектической мысли человечества, попыткой критически обобщить задним числом главные уроки ее более чем двухтысячелетней истории - истории самопознания диалектики. Приведенный выше "парадокс" представлял собой первый - и по порядку, и по значению - тезис, выдвинутый молодым соискателем, защищавшим 27 августа 1801 года диссертацию "Об орбитах планет". Имя соискателя было Георг Фридрих Вильгельм Гегель, будущий автор последней системы "мировой философии".

Но парадоксом, т. е. противоречащей себе самой нелепицей, этот тезис прозвучал лишь для тех, кто не был хорошенько знаком с историей. Гегель сознательно начал с того самого тезиса, которым, как мы видели, завершила - как итоговым выводом - свои циклы античная  (древнегреческая) диалектика.

Это был знакомый нам тезис скептицизма, но с обратным знаком, с прямо противоположным акцентом. Если и есть что-нибудь абсолютно несомненное, выявленное философией в мире и в мышлёнии (а точнее, в  мире, каким его мыслят люди, в мыслимом мире), так это противоречие...

Как бы ни обстояло дело с самим "внешним миром - с миром "самим по себе", ясно одно - в мышлении этот мир с абсолютной неизбежностью предстает как система противоречий, как бесконечная серия "антиномий". Что-что, а уж это, несомненно, даже для последовательнейшего скептика - та истина, которую вынужден утверждать даже во всем остальном сомневающийся скепсис, и древний и современный. Вывод, к которому неумолимой логикой был приведен и величайший скептик Нового времени - творец "критической философии" Иммануил Кант. Тот самый Кант, о котором сказано было, что его критическая философия лишена идей и представляет собой несовершенную форму скептицизма, т. е. скептицизма, в нерешительности останавливающегося на полдороге и не решающегося на последний шаг, на последний неизбежный вывод. Скептицизм же, идущий до конца, исчерпывает себя и превращается в весьма категорическое утверждение, что миром, жизнью людей и их мышлением властно правит противоречие, как абсолютная форма, в которую разрешаются все разногласия, сомнения и позиции.

Отсюда возникает неумолимая альтернатива: если противоречие - показатель (критерий) ложности всех наших представлений, понятий и систем понятий, то реальный мир, в котором протекает жизнь людей, абсолютно непостижим, непознаваем; если мир и жизнь постижимы и познаваемы, если мышления (познание) способно выразить их такими, каковы они суть сами по себе, то противоречие есть самая общая и фундаментальная их характеристика, а его наличие в знании есть признак истинности этого знания.

Посмотрите вокруг себя открытыми глазами - и вы увидите, что нет ничего ни на земле, ни на небе, что не заключало бы в себе, внутри себя, противоречия, т. е. непосредственного единства противоположностей, их "совпадения" в одном и том же, и именно в точке их перехода друг в друга, их взаимного "перелива", превращения.

В самой своей непосредственно-наглядной, зримой форме это противоречие дано нам как факт движения тела в пространстве, как изменение положения в пространстве вообще,- это прекрасно понимали и Зенон Элейский, и Иммануил Кант, честно проанализировавшие понятие движения, изменения вообще.

Кант: всякое изменение "предполагает один и тот же субъект как существующий с двумя противоположными определениями..."* (* Кант И. Соч. М., 1964. Т. 3. С. 258.). Ибо "возникновение и исчезновение не суть изменения того, что возникает или исчезает. Изменение есть способ существования, следующий за каким-либо другим способом существования того же самого предмета. Поэтому то, что изменяется, пребывает, и только его состояния сменяются". Отсюда - "положение, кажущееся несколько парадоксальным: только устойчивое изменяется; изменчивое подвергается не изменению, а только смене, состоящей в том, что некоторые определения исчезают, а другие возникают"** (** Кант И. Критика чистого разума. Петроград, 1915. С. 143-144.).

Потому-то "изменение есть соединение противоречаще-противоположных определений в существовании одной и той же вещи" (Кант И. Критика чистого разума. С. 171), а проанализированное еще Зеноном движение тела в пространстве есть лишь частный, зримо-наглядный случай ("пример") изменения вообще.

Стало быть, если в теоретическом выражении движения (и изменения вообще) мы обнаруживаем противоречие, т. е. вынуждены "приписывать" два противоположных "предиката" одному и тому же "субъекту", то мы не должны приходить от этого в отчаяние. Зенон и Кант бесспорно доказали, что "противоречие" - это естественная форма выражения движения в теоретическом мышлении, т. е. в связи четко очерченных определений ("предикатов"), и горевать по этому поводу так же неразумно, как и по поводу того, что дважды два - четыре, а не пять, что день сменяется ночью, а не длится вечно...

Как ни понимать "действительность", находящуюся вне нашего сознания и воли и вполне независимую от их капризов, ясно и бесспорно одно: в "логике понятий", т. е. в связи четко очерченных определений, эта действительность необходимо и неизбежно выразится как связь (соединение) двух противоположно-противоречащих определений одной и той же "вещи", одного и того же "субъекта", одной и той же "субстанции".

Столь же нелепо делать отсюда вывод, будто "на самом деле" вне нашего сознания, вне сформулированного нами теоретического определения нет никакого движения, никакого изменения, будто наблюдаемое нами богатство окружающего нас мира - это всего-навсего сон, плод нашей воспаленной фантазии, нашего воображения, иллюзия, возникающая в нашем сознании, как то утверждает "дурной" идеализм - идеализм Юма и Беркли.

Вещи вне нашего сознания существуют, и не только существуют, но и изменяются, движутся, превращаются одна в другую - зерно становится мукой, мука - тестом, а тесто - хлебом; ребенок становится взрослым, взрослый - стариком, а старик - покойником "на самом деле" - а не в сознании людей. Текут реки, растут деревья, строятся и разрушаются города и государства, вращаются вокруг Солнца планеты, и "дурной идеализм", который сомневается во всем этом, отрицая внешнюю реальность "вещей" и изменений, в них происходящих, по реальному содержанию своему ровно ничем не отличается от наивного "материализма", непосредственно принимающего все то, что людям кажется (все то, что они видят и слышат, осязают и обоняют) за "истину" внешнего мира, за точное изображение того, что есть "на самом деле". И там и тут - бессмысленный эмпиризм.

Ни там, ни тут нет мышления, т. е. способности отличать то, что нам только кажется, от того, что есть "на самом деле", и потому ни философия, ни наука на точке зрения эмпиризма (будь то  материалистический, будь то идеалистический эмпиризм) стоять не могут. Точнее, стоять-то могут, а вот двигаться вперед - нет, ибо научное мышление как раз и заключается в разоблачении иллюзий бессмысленного эмпирического опыта, в показе того, что на самом деле "действительность" не такова, какой она нам кажется, и то и дело оказывается как раз обратной по сравнению с "кажимостью", с "видимостью", с непосредственным ее "явлением".

"Ведь каждый день пред нами солнце ходит, однако ж прав упрямый Галилей..." *

Мыслящий человек не может быть и не является "чистым эмпириком",- чистым эмпириком может быть лишь немыслящее животное. Да и оно не столь глупо, доказывая свой ум (его наличие) тем, что ищет, находит и поедает действительные (а не воображаемые им только) внешние вещи, составляющие действительные предметы (объекты) его потребности...

"Объективную реальность" внешнего мира - мира вещей и изменений, в них происходящих,- диалектика Гегеля не только не отвергает, не подвергая никакому сомнению, но и прямо ее утверждает, постулирует и даже доказывает.

И это вовсе еще не спасает ее от идеализма, а стало быть, и от тех роковых искажений, которые вносит в диалектику идеализм, т. е. позиция, приписывающая природе черты человеческого облика, те самые черты, которыми природа сама по себе - без человека и до человека - не обладала, не обладает и обладать не может. Идеализм гегелевского типа по сути своей та же самая антропоморфизация внешнего мира, что и религиозная мифология, разоблаченная критикой материалистов-досократиков, но только более тонкая, завуалированная, и потому не столь очевидная, но оттого не менее, а более коварная по своим последствиям для людей.

Всмотримся в гегелевскую - идеалистическую - диалектику несколько внимательнее.

Она исходит из того, что вне человеческого сознания и совершенно независима от него существует "внешний мир" - мир "вещей" и происходящих в них самих "изменений" (движения в пространстве и во времени, в частности). Признает она и то, что телесно человек принадлежит тому же самому "внешнему миру", что и вещи вне его, за пределами его кожи, его черепа. Аксиомой для гегелевской диалектики является, далее, и понимание того факта, что человек более или менее верно осознает формы и расположения вещей вне своего собственного тела и потому умеет поступать в согласии с формами и расположением этих вещей, а не сообразно своим ложным о том фантазиям, иллюзиям. Поэтому сознание, очарованное своими фантазиями, он ставит не очень-то высоко. Говоря о "плохих принципах" (об аксиомах и постулатах некоторой науки), он выражается вполне определенно:

"Они представляют собой осознание вещи, а вещь часто лучше, чем осознание" (Гегель. Работы разных лет. В 2 т. М., 1971. Т. 2. С. 539).

Короче говоря, все без исключения тезисы наивного, еще не добравшегося до диалектики, материализма (как стихийно принимаемой каждым трезво мыслящим человеком позиции) он не только принимает, но и включает их в себя, в свою систему понимания, и внутри этой системы показывает их ограниченность, их беспомощность перед лицом диалектических трудностей, диалектических "фокусов" познания...

"Фокусов", общая природа коих состоит в том, что ход познания постоянно и систематически показывает, что вещи "на самом деле" не таковы, какими мы их непосредственно осознаем в актах чувственного восприятия, - что они то и дело превращаются на наших глазах в нечто не только "другое", но и прямо противоположное...

"Лишь поняв предмет (а это приходит после обучения), можно встать над ним" (Там же. С. 540 (курсив мой.- Э. И.), в то время как немудрящее чувственно воспринимающее сознание то и дело обнаруживает, что предмет совсем не таков, каким он ему представлялся, являлся, казался. Предмет изменился - и сознание вынуждено измениться, вынуждено стать другим, противоположным тому, каким оно было до этого, вынуждено в самом себе обнаружить противоположность своих собственных состояний - представлений об одном и том же предмете, прежнего и актуального.

Да, но как можно поставить рядом и сравнить (обнаружив их противоположность) актуальное представление - прежним? Лишь в том случае, если прежнее представление как-то сохранено в сознании, в памяти, как-то в них зафиксировано.

А это происходит, по Гегелю, в слове, посредством слова, посредством словесно зафиксированного "определения". Только в виде словесно зафиксированного образа и сохраняется в памяти прежнее непосредственно-чувственное представление о вещи, - или вещь, какой она дана созерцанию.

Потому что диалектика, соединение двух противоположно-противоречащих определений в представлении об одной и той же вещи, для сознания налична (становится наличной, становится фактом) только благодаря слову, благодаря имени. "Вещь" сталкивается в противоречии с самой собой только в ее словесном бытии, в сказывании, в терминологически зафиксированном существовании...

В чувственно воспринимаемой своем существовании "вещь" такого столкновения с собой не испытывает; противоположности здесь не сосуществуют, а вытесняют одна другую, одновременно они тут наблюдаться не могут - обнаруживается то одна, то другая. То ночь, то день. То дерево, то дом, то свинья, то колбаса. То живой человек, то покойник.

Но это - для сознания, не замечающего как раз акта перехода, акта превращения одного в другое, в противоположное. А - в Б (т. е. в Не-А). Было А, стало Б (Не-А), где же тут "противоречие"?

Ночь не есть день, есть не-день. Живой человек - не покойник. Но ведь кроме "дня" и "ночи" имеются еще и вечер, и утро, предрассветные и вечерние сумерки - тот момент, та точка, где четко фиксируемые противоположности непосредственно "переливаются" одна в другую, переходят друг в друга, исчезают одна в другой, "совпадая" друг с другом... Момент, где не-живое превращается в живое и, наоборот, живое умирает, становится мертвым. Момент, где нечто исчезает, но одновременно нечто (ему противоположное) возникает, и это возникновение и исчезновение есть один и тот же процесс, а не два "разных".

Это тот самый момент времени, в который два четко зафиксированных (и противопоставленных друг другу) образа совмещаются в одной и той же точке пространства - в один образ, в один "предмет сознания". Тот самый момент, в который отказывает психика выдрессированного животного (вспомним эксперимент И.П.Павлова *), и в этом отношении вполне тождественная ей психика человека, привыкшего к абсолютно однозначным реакциям на "один и тот же" предмет или - что в данном аспекте совершенно безразлично - на один и тот же знак, символ, слово, термин, определение.

Эмпирическое - недиалектическое - познание дает как свой итоговый вывод два "непротиворечивых" внутри себя "описания" - исходного состояния и финального состояния изменяющегося предмета, вещи - одной и той же "вещи". Но в акте перехода (и в его "описании") эти два порознь "непротиворечивых описания" с необходимостью сталкиваются друг с другом и каждое из них оказывается столь же "правильным", как и противоположное... Вечер - столько же "день", сколько и "ночь".

Поэтому-то любой переход и оказывается для диалектически невоспитанного ума камнем преткновения. В его выражении сталкиваются в сшибке, в противоречии два противоположных "описания", две "рассудочные" (т. е. строго и однозначно зафиксированные) абстракции.

Этой сшибки не происходит, пока два предмета фиксируются и осознаются просто как два "разных", равнодушно стоящих или лежащих рядом предмета, "вещи", как два "рядом положенные" объекта, "субъекта определений". Поэтому мышление, привыкшее к строго однозначно "определенным" вещам (это - зерно, а это - хлеб, это - день, а это - ночь), и фиксирует эти определенные образы соответственно разными "определенными" словами, терминами, в которых не находит своего выражения связь перехода, связь превращения, генетическая связь между ними. Вещи, определенные разными словами,, и представляются поэтому разными -.и только...

"Противоречие" тем самым изгоняется из словесного описания, но вместе с ним из этого "описания" улетучивается и какой бы то ни было намек на связь перехода от одного к другому. Ибо высшим принципом "правильного описания" (правильного определения термина) тут становится принцип, отчетливо сформулированный следующим образом: любая вещь должна быть описана так, чтобы это "описание" осталось правильным и в том случае, если бы все остальные вещи в мироздании вовсе не существовали (это - принцип, сформулированный родоначальником "логического позитивизма" Людвигом Витгенштейном *. То, что он предпочитает говорить не о "вещах", а о "фактах", дела не меняет нисколько). Здесь, в проблеме "правильного определения" вещи или "факта", диалектика сразу же и сталкивается в непримиримом разногласии с недиалектическим (додиалектическим, антидиалектическим) мышлением.

Мысль Гегеля в данном пункте предельно проста (хотя ее выражение в собственных сочинениях Гегеля и не столь прозрачно): мы только тогда правильно поймем и "опишем" вещь, когда в ней самой (и в ее словесных определениях) выявили не только ее "наличное бытие", но и те ее особенности, благодаря которым она рано или поздно "погибнет", т. е. превратится в ".другую" вещь, в "свое другое", в свою противоположность (как живое - в мертвое, а мертвое- в живое).

Как хорошо прокомментировал эту мысль "Логики" Гегеля М. М. Розенталь: "Реальный смысл его диалектики конечного означал, что каждая конечная вещь имеет не только свою определенность, т. е. качество, делающее ее данной вещью, но и содержит в себе свою отрицательность, которая "гонит" ее к своему концу, к переходу в нечто иное. Уже то обстоятельство, что предмет имеет определенность, означает существование границы, отделяющей его от других вещей, иными словами, означает отрицание его другим. Но отрицательность как свойство вещей имеет более глубокий смысл: другое, противоположное данному предмету, есть не внешнее другое, а его собственное другое, другое его самого"* (* Розенталь М. М. Учение Гегеля о диалектических противоречиях и марксизм // Вопросы философии. 1974. № 8. С. 49-50 (курсив мой.-Э. И.).

 . Иными словами, день превращается в ночь, а не в стеариновую свечку или в дождь...

Если же взять "пример" более серьезный, то товар, как форма экономической действительности, "превращается" в деньги, а не в машину, не в землю или же в искусственный спутник Земли.

И если вы в теоретическом определении "вещи" не выявили и не выразили вот этой конкретной противоположности, в которую необходимо превращается рано или поздно данная конкретная вещь, т. е. той противоположности, которая уже как-то "заключена" внутри ее, то вы не выразили (не поняли) до конца и ее "наличного бытия". Ибо не разглядели и не описали главного в ней - внутренне заложенной в ней необходимости перехода в ее собственное "другое".

Так, если вы не выявили тех особенностей "товарной" формы продукта, в силу которых эта форма "рождает" денежную форму, то вы не выявили и не поняли до конца ни того, ни другого,- ни товара, ни денег,- ни одной из этих двух очевидно "разных" вещей...

Эта гегелевская "логическая установка" не заключает в себе никакого идеализма, никакой мистики, скорее наоборот, она настолько проста, что скорее может показаться даже самоочевидной для всякого знакомого с современной наукой. Так, биология слишком хорошо понимает ныне, что нельзя до конца понять "жизнь", "живой организм", не выявив в нем самом тех особенностей, благодаря которым этот живой организм рано или поздно умирает, превращается в неживой предмет. И наоборот, не увидев и не поняв тех особенностей "неживой" материи (физико-химических условий и предпосылок, внутри коих рождается жизнь), которые "силой естественной необходимости", а не по чуду и не по случаю эту "противоположность" - живое - рождают, "выделяют" как свой продукт и результат.

М. М. Розенталь чрезвычайно точно и подводит итог этому размышлению Гегеля: "Звучащее на поверхностный взгляд схоластически положение Гегеля о том, что истинное, "диалектическое противоречие есть "различие не от некоторого другого, а от самого себя", имеет кардинальное значение для понимания объективной закономерности превращения вещей, их переходов в иное" (курсив мой.-Э. И.).

Это значит: не поняв "внутреннего" различия, т. е. различия товара "от самого себя", т. е. наличия формально несовместимых (ибо "противоречащих друг другу") определений товарной формы продукта, вы не поняли ничего и в существе дела, в "сущности" этой формы, а потому, далее, и того факта, что "товар превращается в деньги" - в свое иное, в свою собственную противоположность, несовместимую с ним без очевидного противоречия. "Деньги" уже "затаены" в товаре, но не в готовом виде, а в виде неразрешенного и неразрешимого в пределах самой товарной формы противоречия, в виде наличия (в виде "наличного бытия") двух противоположных определенностей одной и той же - и именно товарной - формы продукта труда, в виде "меновой стоимости" и "потребительской стоимости".

Точно то же и с "жизнью", которая может быть понята только как результат внутренне свойственных химической среде, рождающей эту жизнь, коллизий, полярно направленных химических процессов, сталкивающихся в своего рода конфликте, в противоречии. При этом не забывая, что это - те же самые "конфликты" химизма, которые, "породив" жизнь, ее же потом (рано или поздно) и разрушают...

Поэтому-то "Гегель дал прекрасное определение диалектики, указав, что она есть "не внешнее деяние субъективного мышления, а собственная душа содержания, органически выгоняющая свои ветви и плоды".

 

Внешняя и внутренняя противоречивость

(из книги В.А.Босенко "Всеобщая теория развития")

Если внутреннюю противоречивость составляют противоположности одной и той же сущности, предполагающие друг друга и тяготеющие друг к другу, то противоположностями внешней противоречивости выступают различные сущности (внутренне противоречивые каждая), являющиеся безразличными по отношению друг к другу и в этом смысле - крайностями, которые не стремятся друг к другу, не предусматривают друг друга. Попытки как-то объединить такого рода противоположности или опосредствовать их являются искусственными и никакого результата не дают, ибо таков способ их существования как внешних противоположностей. При этом важно не путать внешние противоположности, которые не обладают единством, и противоположности, составляющие внутреннюю противоречивость и обладающие таким единством. Только вторые являются подлинно диалектическими. И только внешние противоположности являются подлинными крайностями. Очень интересно раскрывается суть внешней и внутренней противоречивости, а также их соотношение в работе К. Маркса "К критике гегелевской философии права".

"Действительные крайности не могут быть опосредствованы именно потому, что они являются действительными крайностями. Но они и не требуют никакого опосредствования, ибо они противоположны друг другу по своей сущности. Они не имеют между собой ничего общего, они не тяготеют друг к другу, они не дополняют друг друга. Одна крайность не носит в себе самой стремление к другой крайности, потребность в ней или ее предвосхищение...

Против сказанного говорит, на первый взгляд, следующее: "крайности сходятся", северный полюс и южный взаимно притягиваются, женский пол и мужской также взаимно притягивают друг друга, и лишь благодаря соединению их крайних различий и возникает человек" [3, с.321].

И далее К. Маркс пишет: "...северный полюс и южный являются одинаково полюсами, их сущность тождественна, точно так же мужской пол и женский образуют один и тот же род, одну сущность - человеческую сущность. Север и юг - противоположные определения одной и той же сущности, различия одной сущности на высшей ступени ее развития Они представляют собой дифференцированную сущность. Они суть то, что они суть, лишь как различенное определение, и именно как это различенное определение сущности. Истинными, действительными крайностями были бы полюс и не-полюс, человеческий и не-человеческий род. В одном случае различие есть различие существования, в другом - различие между сущностями, различие двух сущностей" [3, с.321]...

Одна из сторон противоречий всегда берет верх над другой и затем преодолевает, как бы побеждает другую. Поэтому в сущности нет действительного дуализма. При всем том, что существуют в действительности обе противоположности, значение истинной действительности кроется лишь в сущности одной из них, другая не обладает таким свойством, не является истинной противоположностью.

Те же, например, приспособление и наследственность, являясь сторонами одной и той же сущности, не являются равноправными. Наследственность не является истинной противоположностью в отношении приспособления. Последнее снимает в себя наследственность. Наследственность, таким образом, поскольку она "стремится" выступать действительностью, уничтожает себя в самой себе для приспособления. В результате получается, что наследственность - это в сущности то же приспособление со стороны отдельности, данности, как его свое другое, закрепленное в определенной форме приспособление, консервативный момент приспособления, момент себе равности, с которого приспособление как с новой платформы каждый раз осуществляет себя через взаимодействие вида определенным образом со средой. Наследственность, можно сказать, есть иноформа приспособления, это - тип, способ приспособления. Отсюда можно также сказать, что истинным значением обладает только приспособление, которое в себе противоречиво.

То же самое мы видим и в таком единстве противоположностей, как движение и покой, неустойчивость и устойчивость, борьба и единство, необходимость - случайность, бытие - небытие и др. И всюду истинностью, действительностью в сущности обладает одна сторона, а другая - лишь постольку, поскольку снимает себя в первой, является моментом первой. Т.е. с точки зрения диалектики противоречивости в сущности нет двух сторон типа "двух сторон одной и той же медали" (как любят иногда говорить, желая проиллюстрировать "неразрывное единство" противоположностей), а есть в известном смысле фактически "одна сторона", которая в себе содержит другое себя. Поэтому мы, например, можем рассматривать покой как движение, суть единства - в борьбе, но никак не можем сказать, что движение - это покой, что борьба - это единство и т.д. Другими словами, движение, борьба, необходимость, бытие - абсолютны, покой, единство, случайность, небытие - относительны. Если пойти дальше, то получается, что истинностью и, следовательно, действительностью обладает только революционная диалектическая концепция развития, только диалектическая логика.

 

Противоречие и антагонизм

(из книги В.А.Босенко "Всеобщая теория развития")

В связи с вопросом о единстве, а также о противоположностях внутренней и внешней противоречивости нужно сказать несколько слов об антагонизме. Мы не можем согласиться с распространенным мнением, по которому антагонистические противоречия от неантагонистических отличаются тем, что они непримиримые. Будто вообще бывают какие-то "примиримые" противоречия. Непримиримость - это удел всяких противоречий. Нам представляется, что антагонизм - это, по сути, продукт лишенных единства противоположностей. Одно дело различие, а то и взаимоисключение двух сторон одной и той же сущности (во внутренних противоречиях), и другое дело взаимоисключение различных сущностей (каждая из которых внутренне противоречива), находящихся во внешней противоречивости. Второго рода взаимоисключение и есть антагонизм как разновидность внешних противоположностей, доведенных до взаимоисключения, до столкновения. Это - одна из форм (продукт, момент) внешней противоречивости, противоположности которой находятся в абсолютном взаимоисключении. И дело тут уже не просто в форме внешнего сосуществования самостоятельных сущностей, а в несовместимости их, в том, что они находятся во взаимоотношении активного взаимоисключения как противопоставления, противоборства, противодействия (кто кого), взаимонетерпения. Они как бы направлены не просто в разные противоположные стороны, а в противоположные, но через преодоление другой стороны. Это супротивность, сила, вызываемая противною ей силой. Нетрудно заметить, что все это - не то диалектическое противоречие, в котором противоположности предполагают взаимопроникновение, взаимовыражение.

В этом отношении деление противоречий на антагонистические и неантагонистические является не совсем подходящим. Точнее и вернее было бы говорить об антагонизме, а не об антагонистических противоречиях. Известное ленинское выражение: "антагонизм и противоречия вовсе не одно и то же. Первое исчезает, второе остается при социализме", - имеет более глубокий смысл, чем это кажется на первый взгляд. (И характерно, что говорится не о том, что антагонистические противоречия исчезнут, а неантагонистические противоречия останутся, а о том, что исчезнет именно антагонизм, а противоречия останутся. Все дело, видимо, в том, что антагонизм - это лишь момент противоречия (или своего рода налет на противоречиях), который носит преходящий относительный характер).

На всех этих вопросах мы здесь не будем останавливаться (подробно это рассмотрено автором в монографии "К вопросу о взаимоотношении "скачка" и "взрыва" в процессе движения". К., 1961). Заметим только, что поскольку в действительности существуют внешняя противоречивость как некоторое взаимодействие между различными (внутренне противоречивыми в себе сущностями), а также такая форма внешней противоречивости, точнее, продукт внешней противоречивости, как антагонизм, то не удивительно, что существуют и логические закономерности, в которых отражаются закономерности этих сторон действительности в виде соответствующих логических форм - формального отрицания, абсолютного абстрактного взаимоисключения и т. п.

В соответствии с тем, с какими из противоречий имеет дело познание, существует (выработался) и соответствующий способ логического выражения в мышлении. Противоположности внешнего порядка как различные сущности получают выражение в виде различных себе равных, в себе тождественных (а=а) определений. Внешние противоположности, доведенные до несовместимости, до антагонистического взаимоисключения, находят выражение в известном "или-или".

Внутренняя противоречивость, в которой противоположности предполагают друг друга, взаимопроникают и т.д., должна иметь соответствующее внутренне противоречивое выражение в форме подвижных, противоречивых понятий. В этом смысле формальная логика есть логика внешних противоречий, внешних отношений, противоречий в так называемых разных отношениях, несоответствий, формальных взаимоисключений. В свою очередь, диалектическую логику можно назвать логикой внутренних противоречий, логикой развития.

Положения традиционной формальной логики, схватывая в основном внешние противоречия, внешние различия между сущностями, строятся фактически на том, что в действительности в самом деле существует в сфере внешней противоречивости в виде несоответствия, взаимоисключения, зряшного отрицания *. Но точно так же, как такие явления и их закономерности в действительности находятся в подчиненном положении по отношению к обладающей истинной действительностью диалектике внутренних противоречий и снимаются в последней, выступая лишь моментом, так и упомянутые положения старой логики выступают как лишь моменты в диалектической логике. Истинной действительностью обладает одна диалектика.