К.А.Гельвеций

О ЗДРАВОМ СМЫСЛЕ

Различие между умом и здравым смыслом заключается в различии причин, их порождающих. Первый является следствием сильных страстей, второй — следствием от­сутствия их. Человек, обладающий здравым смыслом, обыкновенно не впадает ни в одно из тех заблуждений, в которые нас вовлекают страсти, но зато он лишен и тех просветлений ума, которыми мы обязаны лишь сильным страстям. В обычном течении жизни и в тех вещах, для которых достаточно равнодушного созерцания, чтобы хо­рошо рассмотреть их, человек здравомыслящий никогда не ошибается. По если дело идет о вопросах несколько более сложных, для рассмотрения которых нужно некото­рое усилие и напряжение внимания, то здесь здравомысля­щий человек является слепцом; лишенный страстей, он оказывается лишенным и того мужества, той деятельно­сти души и того непрерывного внимания, которые един­ственно могли бы просветить его. Словом, здравый смысл не предполагает никакой изобретательности и, следова­тельно, никакого ума; ум, если можно так выразиться, начинается там, где кончается здравый смысл (ясно, что я отличаю здесь ум от здравого смысла, которые смешивают иногда в обычном употреблении).

.Однако из этого не следует заключать, что здравый смысл встречается часто. Люди, лишенные страстей, ред­ки. Верный ум, который из всех видов ума, несомненно, является наиболее близким к здравому смыслу, сам не свободен от страстей, да и глупцы не менее подвержены им, чем умные люди. И если все хотят быть здравомысля­щими и даже считают себя таковыми, то им нельзя верить на слово. Диафуарус (персонаж из комедии Мольера – прим. ред.) говорит: «По медлительности во­ображения моего сына я решил, что в будущем у него разовьется здравое суждение». Тот, кто претендует на здравый смысл только потому, что не обладает большим умом, наверное, лишен и здравого смысла.

Если политический организм здоров, то люди здраво мыслящие могут быть призваны к высоким должностям и достойно занимать их. Но в случае болезни государства эти же самые здравомыслящие люди становятся весьма опасными. Посредственность сохраняет вещи в том поло­жении, в котором она их находит. Эти люди оставляют все как было, их молчание прикрывает усиление болезни и мешает возможному действенному лечению. Обычно они заявляют о болезни лишь в тот момент, когда она неизле­чима. На местах второстепенных, где требуется не вообра­жение, но лишь точность исполнения, они могут быть весьма полезными. Здесь их единственными ошибками являются ошибки но незнанию, которые на незначитель­ных местах не могут иметь большого значения. Что же касается их частного поведения, то оно если и не блестяще, зато всегда разумно.

Отсутствие страстей, пресекая всякую возможность умственного озарения, источником которого являются страсти, помогает этим людям в то же время избегать всех заблуждений, в которые повер­гают нас страсти. В общем люди здравомыслящие более счастливы, чем люди, преданные сильным страстям; од­нако их равнодушие делает их менее счастливыми, чем кроткого, чувствительного от рождения, человека, у кото­рого возраст и размышление ослабили эту чувствитель­ность. Его сердце открыто для слабостей других людей; его чувствительность оживает вместе с ними, и, наконец, она начинает доставлять ему радость, не уменьшая его счастья. Будучи приятным для всех окружающих, он ока­зывается любимым своими согражданами, которые благо­дарны ему на его слабости.

Каким бы редким ни был здравый смысл, он достав­ляет преимущества только отдельным лицам и не распрост­раняет их на человечество. Поэтому человек здравомысля­щи и не может притязать па общественную благодарность и, следовательно, на славу. Но, скажут мне, осторож­ность, сопутствующая здравомыслию, есть добродетель, уважаемая всеми народами. Я отвечу на это, что столь прославленная осторожность, весьма полезная иногда для частных лиц, не является для целого парода такой желан­ной добродетелью, как это думают. Из всех даров, какие небо может излить на государство, даром наиболее злопо­лучным, без сомнения, явилась бы осторожность, если бы небо одарило ею всех граждан без исключения. Действи­тельно, что такое осторожный человек? Это человек, пред­ставляющий себе так ярко отдаленные бедствия, что это уравновешивает в нем наличное наслаждение, могущее стать пагубным. Предположим, что осторожность обуяла бы всех людей, составляющих государство, где же тогда найти людей, которые за пять су в день готовы были бы подвергать себя на полях битвы смерти, разным тяготам и болезни? И какая женщина решилась бы предстать пред брачным алтарем, подвергаться тяжести беременности, опасностям родов, дурному настроению и противоречиям супруга и, наконец, скорби от смерти или от плохого пове­дения своих детей? Какой человек, следующий принципам своей религии, не стал бы презирать мгновенные земные наслаждения и, предавшись заботе о своем спасении, не начал бы в более суровом образе жизни искать сродства для увеличения блаженства, обещанного святым? Кто не выбрал бы состояния наиболее совершенного, обеспечи­вающего ему спасение, не предпочел бы пальму девствен­ности миртам любви и не пошел бы затвориться в мона­стыре? Итак, потомство обязано своим существованием непоследовательности. Наличие наслаждения, его всемогу­щество заставляет презирать отдаленные опасности, унич­тожает предвидение. Словом, небеса связали сохранение государств и существование мира с неосторожностью и легкомыслием. Таким образом, можно, кажется, думать, что в современных государствах осторожность желательна лишь у очень небольшого числа граждан; что столь про­славленный разум, являющийся синонимом слова здраво­мыслие, не заслуживает большого уважения; что припи­сываемая ему мудрость зависит от его бездеятельности и что его кажущаяся непогрешимость есть чаще всего апа­тия. Однако я должен признать, что многие люди незаслу­женно претендуют па звание здравомыслящих.

Если почти о всех глупцах говорят, что они люди здра­вомыслящие, то в этом случае к ним относятся как к не­красивым девушкам, которых всегда называют добрыми. Всегда охотно хвалят людей за качества, которыми они не обладают; их всегда изображают со стороны наиболее привлекательной, а лиц выдающихся — со стороны наибо­лее неблагоприятной. И поэтому многие расточают самые большие похвалы здравому смыслу, который ставится – и действительно должен ставиться ими — выше ума. Дей­ствительно, каждый желает уважать себя преимуществен­но перед другими, поэтому люди посредственные, чувствуя себя ближе к здравому смыслу, чем к уму, конечно, при­дают последнему мало значения и смотрят на него как на ничтожный дар; отсюда изречение, так часто повторяе­мое людьми посредственными: «Здравомыслие дороже ума и гениальности»; этим изречением каждый намекает на то, что в сущности он умнее всех наших знаменитых людей.

 

Из книги К.А.Гельвеция «Об уме». М. 1973., стр.557-560